[Grammar Nazi]

Название: На живую нитку [2]
Автор: Grammar Nazi
Фендом: Наруто
Рейтинг: R для всего текста
Жанр: ангст, драма, AU
Предупреждение: странный, сложный, тяжёлый рассказ. плюс вещества, минус секс. оно вам надо?
Размер: миди
Состояние: в процессе
Размещение: запрещено
Дисклеймер: Кишимото Масаши
Саммари: рвался на куски, чтоб тебя спасти ©
От автора: неискушённость наименее всего доступна тому, кто ничего не пробовал.

Сегодня ты, а завтра я

Дни падали один за другим оторванными листами календаря, и это единственное, что менялось. Цифры и недели шли мимо Наруто, пока в воображаемом (реальном?) лабиринте вместо выхода всплывали всё новые и новые белые пятна и тупики, пока в глазах Сакуры продолжал стоять вечный вопрос, ответа на который не было. Иногда, несмотря на затёртость вопросов и очевидность ответов, всё равно невозможно понять, как одно приводит к другому. Есть пункты А и Б, а то, что между ними, вроде и ведёт совсем не туда. Похоже, необязательно идти куда-то, чтобы в конце концов там оказаться.
Как произошло в начале сентября, когда Наруто в очередной раз заехал, уже не думая, что застанет Саске. Это стало чем-то вроде привычки, хотя он никогда не предполагал, что привыкнет пробовать. Не делать что-то, не завершать это до конца, как было всегда - а пробовать сделать. Пробовать и постоянно терпеть поражение. Не могут же все попытки быть одинаковыми? Когда-нибудь настанет та переломная проба, после которой всё вдруг прояснится. Переломная проба, эти слова засели в голове Наруто. Пытаясь уложить их там поудобней, он завернул в знакомый подъезд для очередного контрольного визита.

Застал. Чуть не налетел на Саске на лестничной площадке, прямо перед дверью. Оставив попытки протолкнуть в исцарапанную скважину ключ, тот медленно обернулся. Ну да, старая песня, полностью обсаженный: белое лицо и закрывающиеся глаза. Голос на грани шершавой хриплости.
- Слушай, дебил… Слушай сюда. – Его невидящий взгляд упёрся в Наруто, и на какое-то мгновение тот подумал, что Саске действительно скажет что-то важное. - Просто… отвали от меня, - он опять повернулся к замку, сунул в него рубчатую стальную полоску. Металл чиркнул по металлу, скользнул внутрь, что-то глухо лязгнуло. - Понял? Ты там ходишь себе. Вы все там ходите. Поэтому не надо делать вид, что…
- Где это «там»? – зло перебил его Наруто. – Я здесь, здесь я! Я ведь…
- Идиот. Какой же ты идиот... Здесь только я.
Перед носом Наруто захлопнулась дверь. Аудиенция окончена. Очередное «отвали от меня, долбанный придурок». Некоторое время он бездумно продолжал смотреть перед собой, потом медленно пошёл вниз. Надо было спорить, как-то втягивать Саске в разговор, но именно сегодня, когда появилась такая возможность, он её упускал. Снова, топталось в голове, снова. Что ещё делать, ломиться в дверь, орать, обзывать? Пройдено. Ему нужны какие-то новые детали, что-то, что хоть как-то подтолкнёт неповоротливую, разбухающую комом ситуацию. Как его вообще угораздило ввязаться во что-то подобное? С другой стороны, почему бы и нет. Он вечно во что-то ввязывался...
Наруто даже не удивился, встретив у подъезда Итачи. Вид у того был всё тот же - скучающе-отрешённый вид человека, мысли которого заняты лишь тем, что происходит в данный момент. Например, вращением в пальцах ключей. Или разглядыванием спускающегося по лестнице Наруто. Сначала Наруто хотел пройти мимо, потом всё же остановился:
- Ты к Саске?
- Я к тебе.
Это огорошило.
- Зачем? – нахмурился Наруто. - Опять «поболтаем»?
- Да, вроде того. Только сначала прокатимся.

Позже Наруто так и не смог понять, зачем поехал с ним. Импульс, интуиция, что? Переломный момент, он ведь искал его, а тот нашёлся сам.
Кстати, отличная у Итачи была машина, особенно на фоне того, как и где жил Саске. Хотя на фоне Саске всё выглядело отлично…


- Как он? – спросил Итачи, когда они отъехали на пару кварталов. Спросил быстро и вскользь. Мимоходом. Пустым бесцветным тоном. Будто лишь бы было, с чего начать. Просранная жизнь моего брата, как пролог к светской беседе.
- Плохо, - буркнул Наруто, уставившись в окно. – Он опять… опять, - его взгляд зацепился за обтрёпанный плакат на торце жилого дома. «Город без наркотиков», устало врала бумага. Наруто сжал кулаки. - Чёрт, ну как так?! Всем же известно, что это убивает, и последствия, и всё!
- Думаешь, то, что известно всем – правда? – почти заинтересованно спросил Итачи.
- Разве нет? Только не надо про правду разную.
- Как насчет правды неполной?
Наруто опешил. Правда есть правда, да и к чему об этом сейчас говорить?
- Какая ещё «неполная»? Это всё равно что враньё.
- Ты ведь сам спрашиваешь, «почему», - пожал плечами Итачи. Они проехали открытый ветру и солнцу центр города, мимо площадей и аллей, мимо смешанных толп людей, и снова завернули в нагромождения многоэтажек. - Почему антипропаганда мало кого удерживает? – продолжал Итачи. - Именно потому, что она неполная. Не объясняет того, почему на «это», как ты выразился, вообще ведутся, раз всё так плохо и страшно.
Наруто настороженно слушал. Слова текли в его сознание тёмным предчувствием, что сейчас, именно сейчас он начнёт в самом деле понимать. Притормозив у светофора, Итачи посмотрел на Наруто в упор и мягко закончил:
- Просто если бы люди получили хотя бы слабое представление о той непомерной степени удовольствия, что дают опиаты… никакая цена не казалась бы слишком высокой. Сначала, - он вдавил педаль. – Вот тебе и замкнутый круг.
Дальше ехали молча. Наруто впал в какое-то нервозное оцепенение, его не волновало, куда его везут и зачем. Он очнулся, уже когда оказался на длинном низком диване углом. Сидящим с неестественно выпрямленной спиной. Комкающим в руках колючий тонкий плед. Разозлённым на себя за это – за подспудный страх, и за невозможность его скрыть, и за то, что вообще согласился разговаривать с тем, кто явно ничем помочь не мог. Если даже родной брат ничего для него не значил, что говорить о незнакомом пацане? Наруто думал об играющим с мусором ветре. Просто так, из скуки. «Просто» всегда было хорошим объяснением для тех, кто в грош не ставил окружающих.
За окном волдырём лопнуло солнце, в полутёмную гостиную полился закат. Разноцветные камешки на столе залоснились гладкими боками. Чужая квартира, тысячи деталей, незнакомый запах, Наруто не хотел вникать в неё, пускать в себя. Всё казалось нелепым и бессмысленным, как часто бывает в жизни, но внимание на это начинаешь обращать, лишь оказавшись в тупике.
Наконец он поднял взгляд. Надо скорей получить ответы, найти хоть что-то и уйти из этого места, от этого человека, от ощущений, неприятных и липких, возникших от одного только присутствия Итачи.
- Я просто… Когда увидел его, подумал, что он не должен был приходить к такому, - пробормотал Наруто.
- А никто не должен, - откликнулся Итачи, садясь напротив. В отличие от Наруто, он чувствовал себя более чем комфортно.
- Но ведь просто так такое не случается?!
Итачи отрицательно покачал головой.
- В большинстве случаев это происходит именно «просто так». Любопытно. Интересно. Будоражит, - его голос налился какой-то новой интонацией. - И сжирает с потрохами, но когда ты под кайфом, на это насрать. Ты только покатаешься на колесах, но не станешь нюхать. Ты нюхаешь, но никогда не будешь колоться. Ты колешься, но уверен, что гепатита и СПИДа в твоём сценарии нет, - он помолчал, вглядываясь в лицо Наруто, будто чтобы удостовериться, что тот понимает. - Вот тебе «просто так». Вот тебе «большинство случаев».
- Нет, - упрямо возразил Наруто. – Причины быть должны.
- Кому должны? Хотя не это важно. Главное тут - что можешь сделать ты?
- Да не знаю я! – взбесился Наруто. Если бы он мог сделать хоть что-то, он бы не сидел здесь, разве нет? - Когда вижу его, злость одна. Себя гробит, ладно, но есть же…
- Кто? – поинтересовался Итачи.
- Разве… у него никого больше нет?
- Ты сам, кажется, сказал, что никого не видел, - заметил Итачи.
- Я… не думал об этом, - через силу признал Наруто. - Но почему? У него нет друзей?
- Среди торчков вообще нет друзей. А нормальному - зачем связываться?
- То есть я ненормальный?
- Разве это сейчас важно?
- Хватит отвечать вопросами! – голос Наруто почти сорвался на крик. - Что тогда важно? У тебя есть что-то кроме бесконечных загадок? Можно месяцами ходить кругами, ничего не поменяется!
- Думаешь, у него есть эти месяцы? – продолжал Итачи.
- Мне откуда знать?! – вскочил Наруто. - Это ты, ты должен был следить за ним, чёрт! Мне что делать?! Он же никого не пускает! Для него все «там». Как мне догнать его, если я не могу идти… Куда, где это, что? Я не знаю, и потому…
- Всё ты знаешь, - резко прервал его Итачи.
Наруто непонимающе посмотрел на него. На длинный колпачок в одной руке, пасмурно отсвечивающую иглу небольшого шприца в другой. Итачи внимательно изучал те несколько делений, которые заполняло что-то мутное, цвета сильно разведённой грязи.
- Что это? – тупо спросил Наруто.
Хотя что - он понял сразу. Хотелось наорать и уйти, хотелось взбеситься, дать этому придурку в морду, хотелось… Чего же ему хотелось на самом деле? Ведь всё это: взбеситься, наорать, уйти... Так он делал с Саске, и что, помогло это хоть чем-то? Взгляд Наруто лихорадочно перебегал со скучающего лица на шприц. Всё как-то смешалось, стало тяжело дышать, по телу проталкивалась такая взвинченность, что у Наруто тряслись руки. Пробитый багровым светом солнца воздух чернел, остывал, как угли, но не приносил ни облегчения, ни прохлады. Переломный момент, не этого ли он ждал? Этого? Нет?.. Наруто не мог разобраться, что-то словно сбивало его с курса, и этот взгляд… Давящий и ускользающий, если пытаться поймать его.
- Почему там так мало?
Разве это он хотел сказать, завертелось в голове. Какая вообще разница, сколько, что и как. Это не его дело. Да, не его – вот почему всё никак не сдвигалось с мертвой точки.
Итачи продолжал спокойно смотреть на него. Знаешь. Проворот колпачка. Ты знаешь.
А ведь Наруто действительно знал. Ничто не происходит просто так, никто не собирался показывать ему выхода; его придется искать самому. Стало тошно и душно. И что выбора не было, Наруто тоже знал – он просто не умел отступать, а все прочие возможности уже были испробованы. Если выбора по сути нет, разве колебаться не глупо?
Всё сошлось в одну точку: влип с самого начала; пытался тащить Саске со дна болота, топчась на берегу. Злость окольцевала горло. Наруто медленно закатал рукав, сел, положил руку на холодный стол. Внутри забилась тревога, но как-то слабо, размытым акварельным фоном. Можно сопереживать, можно убеждать себя, что понимаешь. Всё равно это не то. Пока это не с тобой - это ничто.

Давление медицинского жгута на плече, резкая спиртовая влажность ваты, боль укола. Оглушительная тишина. Бордовый атомный гриб в пластиковой трубке с делениями, сминающий его поршень, набухающая голубая вена. Он столько раз видел подобное, конечно, не в таком почти ритуальном виде, и что вообще может быть особенного в грязно-серых миллиметрах раствора…
А потом это обрушилось. Без антракта и вступлений, срубило массивным тёплым ударом через низ спины, огрело по всему телу, невозможно острое, невозможно сладкое, невозможно… Невозможное.
- Зажми.
Наруто покачнулся. На душе стало тихо-тихо. Ясность будто оставалась, но доносилась уже по-другому, через плотную, как ватное одеяло, усталость, через неподъемную силу и грузную легкость. Тягостная воздушность, рассеянный свинцовой взвесью безграничный восторг. Чистота.
- Слышишь меня? Ты как?
- Я. Я…
- Блевать на балкон.
Он поднялся, сделал несколько пробных шагов. Перед глазами закрутило, желудок наподдало тошнотой, его вывернуло. Сразу снова стало хорошо, будто в теперешнем состоянии Наруто перестал нуждаться во времени, будто что-то просто переключилось на "хорошо" и замерло там, навсегда.
Безумно хотелось лечь. Он прислонился к косяку, пытаясь сообразить, в каком именно положении достигнет максимума комфорта. Хотя комфорт тоже был выставлен на максимум. Диван не подходил. Слишком высоко, далеко от прочего. Хотелось на пол. Пол касался подошв, был важной частью его самого, пол стелился под ноги, втягивался ямками под каждым позвонком, поддерживал голову. Казалось, кости никак не закреплены ни в теле, ни между собой. Связки распустились, суставы растворились, размякший скелет перекатывался внутри согретым пластилином. Плавными контурами задевал мягко светящиеся нервные узлы – и они истекали наслаждением. Несло во все стороны сразу. Центр был то в сердце, то в пояснице, двумя вязкими клубками истомы, то мягко бил по темени. И растекался оттуда…
Голос Итачи стелился по поверхности предметов, смысл распылялся, ерунда; он соберёт его потом, они и он, одно и то же, соберет и выслушает раскатившиеся по углам слова. Всё поймет, всё распутает… ерунда. Всё так очевидно, дышит и плывет, рядом и сверху, изнутри, наружу и обратно, через провалы чёрной неподвижности. Воздух загустел, скруглил все формы, нежно придушил звуки. Тоже ерунда. Он помнит, куда отложилось, придёт, и…
- …потом заберу, - Наруто вдохнул, но получилось как-то мелко, будто вдох спружинил от легких.
Итачи маячил где-то сверху и сбоку, что-то говорил. Наруто его прекрасно слышал, но вникнуть было невозможно. Это слишком его не касалось.
За стеклами распускалась ночь. Влажной прохладой, слоистым лунным светом. Хотелось лежать и смотреть на неё вечно, но ведь там, снаружи, её было ещё больше. Значит, его самого тоже. Где-то снаружи Саске. Теперь он точно знает, где это «здесь». Здесь прямо здесь и было. Только чуть дальше.
- Слушай, мне надо идти.
Его не беспокоило, услышал ли его Итачи. Его ничто больше не могло обеспокоить.
Быстро и незаметно для себя Наруто вышел на улицу. Вроде только что тянул глазами по стенам подъеъда, и вдруг всё оборвалось, вокруг осталась одна только ночь. Ночь податливо влекла вперёд, блестела огнями, глотающими куски темноты. Звёзды прожигали её сверху, она падала и отползала тенями по земле. Наруто не вполне представлял, где он, но дойти до Саске казалось плёвым делом. Идти так хорошо. Лучше некуда. Пусть это никогда не кончается.
И он пошёл. Иногда замедлялся, испытывая приятное затруднение. Проваливался в себя, прилипал к обрывкам мыслей. Вспоминал, что забывает дышать. Временами подкрадывалась тошнота, и Наруто приходилось прикладывать определённые усилия, чтобы остановиться, затормозить лениво тянущий поток, попытаться прислушаться к себе. Обнаруживая, что это страшно трудно. Всё было легко, а это трудно. «Я» разлетелось пыльным безжизненным облаком, было бессмысленно что-то отлавливать.
Его ещё раз вывернуло за помятым ларьком. Когда рвешь, перепив, такое чувство, будто умираешь, а сейчас… Сейчас всё так правильно. Хорошо. Свободно. Невероятное ощущение, выливающаяся изо рта жидкость, прямо из горла, гладит, уходит… Пошла новая волна тепла, снова потащило вперёд. Мимо редких прохожих, мажущих по нему быстрыми взглядами, мимо парочек и компаний на лавках. Их дороги были затоптанными тропами, быстро сохнущими ручьями, в то время как его – широкое, спокойное русло.
Обступил отсыревший картон многоэтажек, выдвинутые ящики балконов.
Наруто привалился к стене. Где-то шепнуло, что всё, дошёл, справился. Пусть теперь другие идут, постоянно и бесцельно, зачем это надо.
Но и ему тоже надо. Наруто вложил в прорез двери подъезда длинный ребристый ключ. Что-то было не так, нет, всё потрясающе, но это… второй этаж? Саске живёт на третьем, а здесь, на втором, его дверь. Его дверь, дверь Наруто, так он у себя дома. Почти дома. Осталось лишь нырнуть рукой под нависающий пустой раковиной замок, нашарить нужные кнопки. Очень удобно, никаких ключей.
Прихожая, коридор, комната. Что-то падает из карманов, вещи опускаются на пол, он опускается на кровать. Планирует, как двумерный лист, начинает бесконечное погружение. Перед глазами подарочными обёртками разворачиваются какие-то светлые радостные картинки и растворяются, неузнанные, чтобы вернуться ещё красочней, ещё прозрачней. Но и происходящее снаружи, вне тела, тоже слышится и ощущается. Или «вне тела» больше нет? Всё оно как-то принадлежит ему. Можно дотянуться мыслями. Можно вообще всё. Просто не хочется…

Ты в первый раз целуешь грязь, зависая на ветру.
Ты готовишься упасть, набирая высоту.
За высотою высоту

Наруто открыл глаза. Мягкое мятое одеяло, белый пузырь шторы, утро за окном – матовое и прохладное. Внутри стелился блёклый призрак глухого покоя. Ожидал ли он похмелья или чего-то подобного? Путаясь в ярких полуснах, думал ли о себе завтрашнем, как о разбитом усталостью и глотающем кисло-горький кофе? Если и думал, то не об этом. Никакой разбитости не было. Только оседающая лёгкость во всём теле, тихое безразличие в душе.
На отрезке паласа, рядом с изломанными полосами вывернутых джинсов, тускло светились два маленьких серебристых прямоугольника. Он знал, что это, но, хоть убей, не помнил, как они оказались у него. Чеки. Что тут вообще помнить, всё и так ясно. Сувениры на память. Билеты в «здесь».
Наруто походил по пустой квартире, остановился, оперся спиной о холодильник. Долго смотрел на парную картину на стене. Вернее, это были две картины: яблоки с одинаковыми лоснящимися каплями на боках. Два, зелёное и красное. Вот оно зелёное, а вот уже созрело. Всё просто. Это произошло, и ничего ужасного не случилось, такое на каждом шагу бывает. Разве? Опять не сходилось. Было почти больно разрушать невесомую тишину в сердце, но он должен ухватить мысль. С тем, что случилось, не сходилось ничего из того, что он знал раньше. Нет, не из того, что знал… Из того, что в него засунули. Ложку за маму, ложку за папу. Не делай этого, это плохо. Слушай взрослых.
Не мог он больше есть за папу чужое враньё. Они с мамой погибли, но он, он-то живой, зачем же все хотят, чтобы он… постоянно поминал их таким глупым способом. Возможно, будь они живы, они бы воспитали его совсем по-другому, но их нет, и он больше не может верить, что они тоже хотели бы насадить в нем стандартную, призванную оградить от глупостей ложь.
И хотя Наруто пытался воспринимать случившееся непредвзято, к вечеру его накрыло. Пришёл смутный страх, разочарование к себе. Отвращение. Царапающая пустота. Прямиком в голову ввалились все те передачи, кричащие заголовки, ещё что-то, неуловимое и давящее. Как бомба замедленного действия. Она может находиться в тебе годами, и ты не будешь о ней знать, однако стоит только сделать что-то не то, как наружу сразу начнут пробиваться ростки. Прямо сквозь тебя.
Те самые общественные стереотипы, над которыми так легко смеяться, и которым так сложно противостоять. Потому что ты подпитываешь их сам, пусть и невольно. Пусть даже против воли. Это бесило. До чего же это его бесило! Само осознание, что кто-то управлял им. Что всё оказалось враньем - единственной расплатой за укол стало самобичевание. Непонятное, и, в общем-то, ненужное, постепенно стирающееся в потоке вновь потянувшихся дней.

Время запустилось, с тумблеров исчезла та метка, метка «хорошо». Наруто продолжал вставать каждое утро по будильнику, заталкивать в сумку книги, общаться, сидеть, слушать, записывать… Но всё это уже виделось с другой перспективы. Не полностью другой, нет. Мир не перевернулся и не встал на голову, просто изменил угол. Совсем чуть-чуть, а сколько отличий. Из-за этого не казалось нужным думать, почему он это сделал. «До» не имело значения, слишком многое вынырнуло «после». Может, дело было в словах. Может, в самом нём, в брате Саске. Сейчас Наруто осознавал: когда они говорили, он отвечал машинально, возражал и спорил – тоже машинально. Его уже тогда что-то тащило. Ощущение, что скоро что-то... Или просто сама атмосфера постороннего неприятного человека. Нет, не так. Не атмосфера, отпечаток. Отпечаток чужой личности, упавший внутрь, как камень. Темный и тревожный отпечаток, скрывающий знание. Предложивший его… кажется, его. К тому же то, что показал Итачи, было единственной нитью, связывающей с Саске. И за неё дернули очень грамотно. Выходит, так просто? Но тогда в этом нет никакого смысла. Позже Наруто много раз пытался нащупать в памяти тот самый момент, после которого он уже был готов. Когда он наступает? Как ты определяешь для себя, что не боишься, что хочешь, что сейчас всё и произойдет? Был ли он готов, уже когда сел в машину, или, может, ещё раньше? Когда?..
Но ответы продолжали скрываться, его собственные мотивы прятались от него же, и тайно управляли им из-за ширмы правильных мыслей. Можно ли в таком случае верить даже себе?

А потом всё пошло очень быстро. На втором дыхании, последней передаче, как угодно. Втянул привычный учебный водоворот, который постоянно прошивали мысли о месяцах, которых нет.
Ежедневные «Наруто, привет», «Наруто, как дела» перестали быть обычными, оживляющими день. Теперь они убивали дни. Нет, это он их убивал. Недели вылетали, недели вот-вот сложатся в месяцы, которых не было. Саске, вот о чём надо думать. Мысли в тот день содержали все ответы, но были какими-то гладкими, за их широкие потоки невозможно было ухватиться, вникнуть. Он подошёл к решению совсем близко, он чувствовал это, а сейчас перед ним вновь одни только глухие стены.
Поэтому в один из выходных он заехал домой и забрал оттуда чеки. Чеки. Интересно, почему именно это слово? Ведь ими ничто не оплачивалось. За них самих надо было платить, за маленькие треугольники фольги с крошащимся серым порошком. Они лежали там же, где он их оставил, под паласом. В конце концов, он ведь не собирался ничего покупать сам. Но не выкидывать же, в самом деле. И уж тем более не относить Саске – ему нельзя.
Забрать-то забрал, но вот что с ними делать дальше? В чеках, вроде, одна десятая грамма… За то время, что Наруто пытался вытащить Саске, он нахватался обрывочных знаний на тему, и теперь они могли пригодиться. Если не для Саске, то для него самого. Хорошо, ладно, он их продавит. Продавит только эти две дозы, чтобы окончательно понять, что в этом такого, и всё. Понять, решить, закончить. Надо лишь придумать, как продавить. Ни нюхать, ни колоться он не умел. Чёрт, звучит совсем по-наркомански, будто он имеет к этому какое-то отношение...
Такие мысли давали странное ощущение. Яркое и опустошающие тревогой, плюс то самое чувство нереальности. Больше недели он ходил с чеками в кармане. Вроде не думал о них, но помнил, помнил постоянно. Пытался заинтересоваться лекциями, забить чем-то голову. Например, феномен Баадера-Майнхоф. Разве это не интересно? Интересно. Это когда ты открываешь для себя что-то новое, а потом, как по волшебству, начинаешь натыкаться на него везде. Будто до этого его не существовало. Или будто сейчас, когда это для тебя так много значит, оно враз размножилось, и теперь повсюду. Поэтому он даже не удивился, приехав к Сакуре и застав её в процедурной со шприцем в руке. Похоже, на какие-то вопросы ответы всё же появлялись. Хотел знать, как? Пожалуйста.
- Так, хорошо… Теперь расслабьте руку, я сниму жгут… Ну вот и всё, - Сакура аккуратно вытянула из-под ватки иглу и обернулась. – Наруто, что ты тут делаешь? Подожди в коридоре, пожалуйста.
Минут пять он слонялся от одной крашеной стены ко второй, от плаката к плакату, наконец, остановился у окна в конце коридора, где его и нашла Сакура.
- Что-нибудь случилось? – встревожено спросила она, стягивая перчатки.
- Нет… Нет, ничего, - Наруто улыбнулся. Он не думал, что это может быть так сложно – улыбаться, когда тебе совсем не хочется. Или приходить, когда хочешь остаться один. – Слушай, а зачем распускать жгут до того, как введешь… ну, препарат?
Она посмотрела на него с легким недоумением.
- Аа, ты об этом. Да чтобы вены не повредить. Особенно стариковские, ты бы знал, какие они хрупкие. Перетяжка нагнетает кровь, давление растет, - в её тоне появилась профессиональная деловитость. - Плюс я ещё ввожу раствор, дополнительная нагрузка на стенки. Поэтому сначала надо попасть в вену, потом снять жгут, и только потом вводить. – Сакура помолчала, озадаченно глядя на смятенно-измученное выражение его лица.
Хотелось заорать, чтобы она замолчала. Заткнись, закрой рот, не рассказывай мне, я не хочу знать, ничего не хочу слышать. Но это… этот поток. Влекущий. Он оставлял мысли позади, он заглушал рациональные голоса, превращая их в невнятный шёпот.

В конце концов, он ведь видел, как надо колоть. Ничего сложного, и с венами у него полный порядок – что там попасть, ерунда.
Ерунда, это так легко сказать. А вот впустить в себя мысль и осознать, что собираешься сделать, оказалось сложней. Он даже пробовал оттолкнуть её, но она всё равно пропитала собой всё вокруг, поэтому одним черно-белым слякотным утром он поднялся до тэхэтажа университета.
Тихо. Четверть восьмого утра, в здании почти никого. Если кто-то и объявится, он услышит шаги задолго до того, как к нему успеют приблизиться. К тому же, этот закуток лестницы закрыт со всех сторон, слева глухая стена, справа, через широкий провал над лестницей, точно такой же пролёт. Два небольших ряда ступеней, ведущие на техэтаж и крышу, шли по обе стороны главной лестницы здания. Смешивать и кипятить пришлось по памяти, при нём не раз, не особо стесняясь, вмазывался Саске. Высыпал, пускал на фольгу тонкую струйку воды из шприца, держа её над ложкой, чтобы ничего не пропало. И если до самой вмазки Наруто ещё пытался что-то ему втолковать, то за самим процессом всегда наблюдал молча, зачарованно, что ли...
Опять завращались мысли, как такое ничтожное количество вещества имело настолько оглушающий эффект. Потом – про лживую антипропаганду, чьим-то низким полузнакомым голосом. А потом он всадил во вздувшуюся от перетяжки вену, и всё. Спокойно ослабил ремень, вкатал розовую смесь крови и раствора. Вытянул иглу, зажал руку. Второй, свободной, положил в карман ложку со шприцем. Любопытно, до чего быстро он освоил прилагающиеся к такому случаю аксессуары…
Застегнул на поясе пряжку, закинул на плечо сумку. Пошёл вниз по лестнице. Немного вело, но в целом нормально. Нормально? Прекрасно. Замечательно. Особенно первые теплейшие, искристые секунды. Это стоило всего. Просто всего вообще. Выворачивающая сладкая дрожь, побои экстазом. Подзабытые легкость и правильность вернулись, и в этот раз показались ему еще сочней и ярче. Он завернул на третий этаж, зашёл в туалет. Вырвало. Отлично, прополоскал рот и дальше, через холл, западное крыло и ниже, в большие полуподвальные аудитории-сотки, где собирался весь поток.
Все полтора часа Наруто пытался сосредоточиться на том, чтобы записывать, отсеивать разговоры и толчки окружающих – ты чего, ты как, нормально всё? Да нет их, нужных слов, чтобы рассказать. И не хочется говорить. Постоянно тянуло провалиться в тёмное и уютное, чесалась рука и лицо, пошёл второй круг тошноты, новые волны удовольствия. Его источники были повсюду: в шуршащих движениях шариковых ручек по бумаге, приглушенном переговаривании, громогласном голосе лектора, взлетающем вверх и рушащимся оттуда. Великолепная катастрофа. Акустика.

Вторым чеком поставился на выходных, дома, под шум набирающейся ванны. И этот раз тоже был невероятным. Протяжный толчок истомы в теле, до дна, до медового покалывания в кончиках пальцев. Тишина, внутри и снаружи, только редкий плеск капель из крана. Обнимающая горячая вода. Почему-то она кажется мокрой лишь тогда, когда холодная. Выше подбородка, в волосах и на лице – вода, ниже и в воздухе, грузным сахарным паром – что-то другое. Но и прохлада, и жар невероятно приятные. Одинаково и по-разному. Пастила и зефир. Эфир… Как угодно.
Тошнота была легкой и скоро прошла. По стенкам ванны перебегали светлые прожилки бликов, время загустело. Наруто долго смотрел под мягкую толщу, как из свежего прокола у локтя вытекает и расходится в прозрачное кровь. Жидкий дым. Так красиво. Зачем пережимать, это бессмысленно. Мысли уплотнились, свернулись в дымку, а после в ней же родились и вошли в голову сны, светлые, живые и чуткие: стоило открыть глаза, как они исчезали. А если закрыть, продолжались с того же места, будто кто-то отпускал паузу.

Третий чек он купил. Почти прямо в университете, четверть, за смешные деньги. Неужели у кого-то действительно не хватало? Или это очередная сказка? Наверное. Раз в его случае ничего не сходится, выход один: воспринимать происходящее, как отдельный, чистый опыт. Никаких привязок; это только его. Новый лист реальности, со своими законами, своим языком, культурой и народом. Государство в государстве. И если ты оттуда, всегда узнаешь земляка. По одежде. По лицу. По словам. Слова, какими точными и меткими они были, и было их бесконечно много. Феня употребляющих никогда не стояла на месте, разрасталась, становилась искуснее, и всё равно постигалась на раз-два. Наруто понял, что для него в ней не было почти ничего нового, всё это он слышал раньше, просто внимания не обращал. Шприц – это шприц для всех остальных. Для них это машинка, баян, болт, лайба. Игла – стрела, струна, сверло. И так далее, и тому подобное. Ты слышишь их пару раз, и смысл сам входит в голову и сердце, плывёт по венам. А больше всего имен было у самого героина, в конце концов, это ведь ради него всё затевалось. Гвоздь программы. Подобно тому, как он стягивает на себя весь мир, героин может иметь отношение почти к каждому слову. Хмурый, медленный, белый, перец, гречка, грязь, герман, джанк, эйч и ещё десятки слов – всё это о нем. Теперь всё о нем.

Единственной трудностью оставались мысли о Саске. Когда Наруто был у него в последний раз? Летом? А не всё ли равно, самому-то Саске на это насрать… Нет. Надо съездить. Месяцы, у него их может не быть.
Чёрт, до чего всё это сложно. Саске тот, кто мог бы напомнить ему, что он, Наруто, сейчас делал что-то совсем не то, а думать об этом не хотелось. Потому что это неправда. Сознание Наруто как-то развело образ ширяющегося Саске и его самого, спокойного и нормального. Эти образы не пересекались, пока были на расстоянии, но кто знает, какие точки совпадут, столкнись он к Саске теперь.
Поэтому он хотел и не хотел поехать к нему. Такие двойственные состояния стали не редкостью. Будто балансируешь на перекладине – и в результате не сохраняешь нейтралитет, а принимаешь все стороны сразу. Теперь он мог принять и сторону Саске. Не знал пока точно, какой она была, но уже знал, что может понять всё.
Не осталось ни «там», ни «здесь». Они смешались в нём, две стороны, одинаково правые и неправые, кричащие и глухие друг к другу. От этого было и хорошо и плохо сразу, и ему надо было хотя бы просто быть с кем-то, кто понимал.
За запотевшим окном троллейбуса куда-то спешили люди, люди окружали его в салоне, ругались, толкались, входили и выходили. Раньше он и себя воспринимал, как любого другого, смотрел мимоходом, по верху. Теперь же Наруто провалился внутрь, оказался окруженным неизвестными ощущениями и мыслями. Все они терпеливо ждали, когда он на них наткнётся, чтобы навалиться, оглушить, потребовать ответов. Сколько можно требовать ответов… Это всегда плохо заканчивается.
- Платить будем? Проснись! – за его рукав дергала тётка-кондуктор. – Вечно проскачут ночь в каком-нибудь козлятнике… На, - она сунула ему сдачу и мятый билет.
Наруто сжал их в кулаке и снова уставился в окно. Через невнятный промежуток времени к автобусу подъехала нужная остановка. Нужный поворот, нужный двор, подъезд и дверь, обшитая тёмными металлическими листами. И две цифры сверху, 6 и 0.
Саске. Открыл. Конечно, зацепился сразу за всё: за втёршиеся в кожу Наруто тени, обрезавшееся лицо, растушёванный взгляд, одежду, которая болталась пустым мешком. Молча сдвинулся в сторону. Наруто вошел, аккуратно прикрывая за собой дверь, провожая глазами исчезающую в темноте комнаты спину. Резко щёлкнул железный язык замка. Помедлив, Наруто снял куртку. По квартире с раздражающим шуршанием плыла ленивая мелодия. Наверное, плёнка истёрта: коробящее, перевирающее аккорды шипение. Впивающееся в голову. Безумно раздражающее. Наруто успел познакомиться с этим признаком - когда всё начинало выводить. Внутри что-то нагнеталось, в тысяче мест на коже проклёвывалось мелкое беспокойство, нервозность, ощущение, что он не на своем месте. И вот он уже в ванной, вбирает через грязный ватный клочок.
Привыкнуть колоться очень просто. Это лишь кажется, что одна только мысль будет постоянно вводить в воспалённое оцепенение, вызывать стыд, страх, и бог знает что ещё. На самом деле после нескольких раз даже не нужно как-то себя накручивать. Всё становится отработанной процедурой. Вроде как заварить себе чая. Да, чая в ложке. Размешать сахарок, довести до кипения. Выбрать через ватного петуха, положить остывать на край раковины. Дальше действуешь, как по инструкции. Закатываешь рукав, перетягиваешь руку. Похлопываешь и проглаживаешь вздувшиеся каналы предплечья. Прокалываешь кожу – шприц почти параллелен руке. Нащупываешь оболочку вены, вводишь иглу внутрь, но не слишком глубоко, она должна войти где-то на половину длины, может, чуть меньше: какой-то угол всё равно остается, поэтому важно вовремя остановиться, чтобы не проткнуть вену. Главное, почувствовать ту особую пустоту, когда игла попадает внутрь жилы – дальше не ошибёшься. Поршнем втягиваешь в баян кровь - это называлось "брать контроль". Зависаешь на самом краю предвкушения, глядя, как две жидкости проникают друг в друга, становятся одним грязно-розовым целым. Ослабляешь перетяг, как можно плавней вводишь. Всё. Остаётся только перевернуть обхватывающую баян руку, зажать одним пальцем прокол, остальными вытянуть струну, согнуть руку. Это сначала кажется чудесами акробатики, налаженный процесс занимает секунды.
Жалко только, вата грязная. После того, как провалялась в кармане, вряд ли стоило использовать её, чтобы хоть как-то отфильтровать мглистый раствор, но тут уже ничего не сделаешь. Он не в том состоянии, чтобы искать аптеку, и… сейчас…
- Кожу оттяни.
Наруто поднял взгляд. Пробирал, катился вал щекочущих иголок, плотное сладкое тепло искручивало и тянуло вверх, вниз, в стороны.
- Что?..
- Хочешь через месяц светить дорогами? Чтобы каждый мусор был твой?
Где-то он это уже слышал. Про две проблемы – дураков и дорог, которые были только у дураков. Но он же не собирался заниматься этим месяц. Месяц – это так долго. Это уже как-то по-настоящему будет. Хотя… сколько времени прошло? Кажется, месяц и прошёл. Или чуть больше, Наруто не брался утверждать наверняка.
А потом он оказался сидящим на полу у рождающего гибкую гитарную музыку магнитофона, и ничто уже не дергало. Через пару минут рядом опустился Саске. Темноволосая голова наклонилась, тонкие кисти легли на обтянутые джинсой колени.
- Вату не выбрасывай.
Наруто с трудом заставил себя говорить:
- Ладно. А зачем?
- Это был он, - не обращая внимания, продолжил Саске. – Знал… не удержится. А ты ведь идиот, ему вряд ли даже пришлось… Верно?
Наруто помолчал. Кивнул. Понял.
- Ничего не пришлось. Я хотел. Слушай…
Кажется, он хотел сказать… Что? Что-то вроде «я теперь знаю»? Или «завязывай»? Или «всё будет нормально»? Между позвонков мягко вошли листы гибкого пластика, раздвинули, растянули, как резину. А зачем ему нормально, если сейчас хорошо? И какое завязывай, когда он сам обдолбан точно так же. Теперь он не может об этом говорить. Или думать: мысли сделались тяжёлыми и неповоротливыми, придавили толстыми пластами морской воды. Над ним, под ним и вокруг, вода протягивала его сквозь свою неподвижную массу. Отсоединяла от тела руки, отстёгивала ноги. Сковывала пальцы и топила голову. Пластинки ощущений шли внахлёст, тёплые и горячие, они сдвигались от краев к центру. Поющее море, круглый блестящий винил. Он был начинен струнами, натянутыми, дрожащими, и резонанс струн гитарных входил между ними, так что он сам начинал звучать. Переливался по нарастающей.
На полу проворачивалась воронка, и он стекал в неё слоями кожи, мышц, чувств. Падал вниз протяжными ошмётками. Беззвучными шлепками. Смешивался по кускам, и всё начиналось сначала, с конца, по бесконечной опрокинутой восьмёрке.
- Просто слушай…