[Grammar Nazi]

Название: На живую нитку [4]
Автор: Grammar Nazi
Фендом: Наруто
Рейтинг: R для всего текста
Жанр: ангст, драма, AU
Предупреждение: странный, сложный, тяжёлый рассказ. плюс вещества, минус секс. оно вам надо?
Размер: миди
Состояние: в процессе
Размещение: запрещено
Дисклеймер: Кишимото Масаши
Саммари: рвался на куски, чтоб тебя спасти ©
От автора: неискушённость наименее всего доступна тому, кто ничего не пробовал.

Объяснить, как развивается зависимость, просто и сложно одновременно. Сложно, потому что сначала героин не ставит перед тобой ультиматумов. Да и ты сначала другой. Думаешь: один раз. Только попробую, а потом всё, никто ведь не подсаживается с одного раза, правда? Однако «а потом всё» можно говорить, когда у тебя нет ни малейшего представления о том, что же это такое на самом деле. После первого раза – моментальное смещение акцентов, но настолько воздушное, легкое и неуловимое, что не стоит твоего внимания. «Один раз» отодвигается куда-то к горизонту; ты не веришь, что произошедшее было в реальности, ты слишком ошеломлен, и потому продолжаешь пробовать, дав другую установку – не влезть в систему. Не понимая, что уже в ней. Что физическая зависимость ничто по сравнению с происходящим в голове. Но отследить это на первых порах непросто.
Сначала всё мягкое и сладкое, и героин такой же. Скромный и ласковый, робкий и воспитанный. Никаких «должен». Просто появляется ненавязчивая мысль: «А почему бы не…» В самом деле, почему бы не вмазаться. Если достать можно в два счета. Считанные минуты, и тебя утянет в подрагивающую эластичную негу, во всём потечет смысл, вес тела, вес мыслей, всё уйдет, разойдется по трубам вместе с весом медленного. Поэтому почему бы и нет, если да?
А просто объяснить возникновение зависимости потому, что героин – это не страсть. Его нельзя с ней сравнивать, она слишком груба и сумбурна. Героин – это любовь, которую ощущаешь в себе, это чувство такой силы, что выбивает слезы счастья, это тонкое безразмерное наслаждение, нежное, трепетное тепло, простилающее, понимающее, окутывающее. Ненавязчивое. Позже вся ненавязчивость уходит, но ты охвачен лихорадкой, ты не замечаешь. Замкнут в волшебстве, в себе и на себе, и выныривать хочется всё меньше. Зависимость – это не только когда без чего-то становится плохо. Зависимость, полноценная, полно…кровная, это ещё и «вдруг». Точно абстрактные изображения-головоломки, из разноцветной клетчатой мешанины которых на тебя, почти окосевшего от попыток увидеть хоть что-то, лезут картины с фруктами, вазы и телефон конца девятнадцатого века. Вдруг. Конкретикой, вылезшей из абстракции кайфа, стали ломки, кумары. Тоже вдруг. Сюрприз, который удивляет несмотря на то, что ты его ожидал.
Само слово «кумары» какое-то липкое, серое. И пронзительно точное, как и большая часть наркоманского сленга.
Можно много думать о том, как же так получилось, когда перед глазами прошло столько трясущихся, потеющих примеров, как тебя самого угораздило влипнуть. Размышления, как и разговоры, в этом деле помогали мало.
Тема, как завязать, преобладала в разговорах тех, кто в свое время развязал. Уже сейчас Наруто понимал… кажется, понимал, что люди, никогда не пробовавшие, тоже ремиссионеры, ходящие в завязке. Разница лишь в том, что они не знают, чего лишены, но по большому счету все зависимы. Все одинаковы, все хотят удовольствия. Разве не в этом цель жизни большинства? Просто они шли к ней окольно, а такие, как Наруто, прорывались напрямик, без потерь на время, без затрат, во много раз превосходящих вложенные усилия.
Но у такого способа был существенный минус. Все дело в мере: когда вкладываешь по чуть-чуть и по чуть-чуть получаешь, удовольствия органично вписываются в общее полотно повседневности, не выбиваются, подобно торчащим ниткам. Но когда сила удовольствия возрастает до того, что между ним и счастьем ставишь знак равенства, всё идет под откос: подобная сила полностью приковывает к себе, остальное меркнет и выцветает, испепелённое интенсивностью ощущений, рушащихся из новооткрытого источника подобно оглушающему водопаду. Поэтому джанк – не то, что присутствует в твоей жизни, как одна из её составляющих. Джанк вламывается и выметает всё прочее. Нельзя кипятить в весле белый, а потом треснуться и рассуждать о футболе. Если ты на системе – ты говоришь о системе. Потому что ничто другое тебя уже не волнует. И конечно, большинство хотело соскочить, но серьезно задумывались об этом только тогда, когда минусы во много раз перекрывали плюсы. Легко клясться, что с завтрашнего дня отламываешься, когда по каналам дрейфуют кубы раствора, мозги опутаны морфином, и всё в порядке. На самом деле получалось так: с утра ты ремиссионер, к вечеру – пошло всё к черту. Соскочивших, реально соскочивших, среди постоянно собиравшихся слезать не было. Соскочившие для системщиков были кем-то вроде супергероев для детей: их постоянно кто-то видел, или знал, или знал того, кто знал. Кто-то уверенно рассуждал о десяти-пятнадцати процентах вылечившихся, водя зажигалкой под тусклой ложкой с темным нагаром по краям. Вероятность выйти из системы была настолько призрачной, что нельзя было всерьез на неё надеяться.
Равно как нельзя надеяться, что тебе удастся удерживать всё в равновесии, ввести свою отсидку на игле в прежнюю обычную жизнь без особых потерь. Потому что этого не будет. Потому что неспособность придерживаться хоть какого-то режима, кроме «вмазал-залип», становится одним из первых звоночков. Но Наруто было плевать на режим. По нему уже звонили куда более серьёзные колокола, чем эти поганые звоночки.
Он обрывочно размышлял об этом, дергая на себя дверь собственного подъезда. Тягостная обязаловка – появления дома. Символическое «вот он я, со мной всё в порядке, дай денег», которое подразумевалось его опекуном, и которое до безумия нервировало его самого.
Наруто привычно сунул ключ в замок почтового ящика, достал стопку газет, какое-то письмо. Рассеянно повертел его в руках, не сразу сообразив, что на конверте название его ВУЗа. Сухой треск рвущейся бумаги. «Количество задолженностей…», «посещение…», «будет поднят вопрос…» Какие-то даты, подписи, с уважением.
Он порвал письмо задрожавшими руками. Бросило в жар. Дерьмо… Почему именно сейчас?! Пусть рано или поздно всё так или иначе выплыло бы, но сейчас, именно сейчас ему нужно время, просто ещё немного чертового времени, и он со всем справится. Как же это бесило: вот тебе на всё насрать, а минутой позже любая мелочь может довести до багровых вспышек перед глазами, щедро сдобренных необъяснимым плотным страхом. Вернее, объяснить-то его было просто, но от этого становилось ещё противнее. Наруто сунул клочки в карман, влетел по пролету. Чем скорее он закончит, тем лучше.
Ещё на лестнице услышал чьи-то голоса и смех. Набрал код, дернул дверь.
- И вот эта, смотри, когда они только поженились.
- Ого! Какая она огромная…
- Точно, Наруто был уже на подходе.
Джирайя сидел на кухне в обнимку с какой-то молодой размалеванной девицей. Она откидывала тяжелые волосы, ярко накрашенный рот постоянно растягивался в пьяной улыбке. Стол загромождали бутылки, заляпанные помадой бокалы, рассыпавшиеся фрукты, банки из-под ананасов с зубчатыми кругами вывернутых крышек. Вечная картина, к которой Наруто привык с детства. Разве что девицы всё молодели. Только вот семейные альбомы случайным девкам показывали впервые на его памяти.
- А вот и он сам! – обрадовался Джирайя. – Ты чего такой серый, пацан?
Наруто заколотило. Это же фотографии его родителей, его детство, его жизнь.
- Он у тебя вообще ест? Худющий. А глазищи какие, кому угодно в душу залезет.
- У его матери были такие же, - вмешался Джирайя. - Да и характер…
Наруто сжал кулаки. Кожа ладоней казалась сухой и воспаленной.
- Ты… Ты вообще понимаешь, что сейчас делаешь?! Рассказывая о маме этой… этой твари…
- Ого, - с каким-то извращённым довольством присвистнула та.
- Заткнись! – заорал он. - Чёрт… Скажи ей, чтоб ушла!
Он уже не мог контролировать себя в принципе. Раньше в этом не было нужды, он взрывался постоянно, но это совсем другое - потому что его эмоции теперь выдавали совсем другое. А значит, надо сдерживаться. Скрывать. Не выпускать на поверхность… Он хлопнул дверью своей комнаты, сел у кровати, уставившись в пол. Глупая была затея, приехать сюда. Знал же, что не сможет бесконечно отыгрывать «всё в порядке». Надо было, по крайней мере, поставиться перед этим. С минуты на минуту начнет долбить, толку от порошка, если не было возможности заправиться? Может, всё-таки двинуть в ванной… Может, никто не заметит…
- Наруто?
Он вздрогнул. За рифлёными стеклами двустворчатой двери вырисовывался расплывчатый темный силуэт.
- Ты там как, нормально?
- Я… Да, порядок.
Джирайя помолчал.
- Точно?
- У меня простуда, - вырвалось у Наруто.
Ну да, разве это не идеальное объяснение? У меня простуда, вот откуда бледность, впалые щеки, расчёсанная кожа. Его счастье, что Джирайя не был особенно проницательным, особенно, когда дело касалось Наруто. А ведь раньше он так легко отслеживал его мотивы, настроения, цели - всё. Но рано или поздно наступает время, когда твой путь ответвляется даже от самого близкого по духу человека. Рано или поздно - и всегда. И чем дольше ты будешь полагаться на свои прошлые представления о человеке, тем быстрей это произойдет.
Джирайя облегченно вздохнул:
- Аа, тогда понятно. Отлежись. Меня пару дней не будет, я там оставил тебе, должно хватить.
- Да, хорошо.
Когда же ты уйдешь, черт бы тебя побрал.
- И Наруто… Не злись на неё. Я понимаю, что ты чувствуешь, но…
Наруто вжался лбом в колени. Черт, хрена лысого ты понимаешь – плевать я хотел на всех твоих подружек, на их чувства, на тебя, на себя, это просто слишком далеко, слишком незначительно...

Все мои игрушки, мама, разметало ураганом

Наконец он остался один. Сложно представить, как мазался бы, пока дома ещё кто-то, и почему здесь вечно были эти «кто-то»? А остаться так хотелось. Просто быть тут и молчать. Пытаться отыскать всю ту безмятежность, того себя, от которого почти ничего не осталось. Он думал, как сейчас двинется и пойдет в рабочий кабинет, эта комната всегда была его любимой. Массивная мрачность темных шкафов, запах книг и дерева, черновые версии новых романов в виде кипы испечатанных листов. В высоких стеллажах жила вечность, с точки зрения которой проблемы настоящего были пустым местом, досадной каплей в океане бесконечности. Он будет лежать там, напитываться атмосферой, подниматься вверх, растворяться. Надо только разболтать порошок, к чёрту кипячение. Наруто зажал зубами конец перетяги, сжав кулак, поднес баян к сгибу локтя, покрытому ржавыми точками предыдущих уколов.
Звонок.
Чёрт! Как всегда, что-то забыл, и даже не думает сам открыть дверь, неужели так сложно? Наруто побрёл в прихожую, натягивая закатанный рукав грязного рыхлого свитера. Толкнул дверь и замер. Недоверчиво вгляделся в беспокойные светлые глаза.
- Ты, - удивленно выдохнул Наруто. – Откуда… здесь? Как нашел? Да ты проходи, - опомнился он.
- Ты изменился, - помолчав, заметил Гаара.
- Черт… ты тоже, - Наруто сдвинулся в сторону, но Гаара не спешил входить. Неотрывно глядя на Наруто, он будто размышлял над чем-то.
- Давай лучше выйдем, - наконец, сказал он. - У тебя такой вид, словно месяцами не бываешь на улице.
Наруто прекрасно знал, какой у него вид. И что вид этот лучше не станет: подламывало уже основательно, надо разобраться со всем побыстрей, да, он рад, конечно, он рад, но сейчас ему надо остаться одному. Они вышли из подъезда, Наруто – привязанный мыслями к машинке в ванной, Гаара – какой-то до крайности уравновешенный. Совсем не такой, каким Наруто его помнил. Только глаза по-прежнему вспыхивали прозрачным зелёным огнем.
Прямо за домами тянулась холмистая пустошь, за которой лежал больничный комплекс. Земля схвачена морозом, голая и белёсая от примеси мутного льда. Холода не ощущалось, но Наруто колотило не от холода. Он распахнул куртку, чтобы у его озноба было хоть какое-то объяснение, сел на скамейку в каменном кармане изрисованной зловонной остановки. Гаара опустился рядом. Давай же, говори, говори и уходи, у меня ещё будет время когда-нибудь потом, но сейчас его никогда нет, ни на тебя, ни на неторопливые разговоры о прошлом. Невыносимо чесалось запястье. Наруто сосредоточился на том, чтобы как-то перетерпеть, отвлечься. Прошиб пот, открытую шею стянуло холодной влажной полосой.
Гаара наконец отвел от него взгляд и стал задумчиво изучать замазанные туманом дома.
- Ты изменился.
- Ты уже говорил, - пробормотал Наруто.
До чего свербит, может, если незаметно потереть о джинсы, станет легче…
- Ты мог бы уколоться при мне, - тихо сказал Гаара.
Наруто вскинул глаза – и встретил ровный взгляд.
- Я не стану тебя осуждать. Сам ведь знаешь.
- Как ты... Как? - прошептал Наруто.
Гаара помолчал.
- Сколько прошло? Мне тогда было четырнадцать? Пятнадцать? Лет пять точно. И больше трёх я провел там, где наркоманов хватает. Хотя таких, как я, тоже хватало.
- Таких, как ты… - Наруто покачал головой. – Не знал, что такое лечится. То есть… я не думал, что это болезнь. Мне казалось, ты просто чего-то не понимаешь.
- А врачам казалось, пробудь я на воле ещё несколько лет, я бы тряхнул если не страну, то область точно. И не встреть я тебя, так бы оно и было.

- …Иди, иди ко мне, - тихо и терпеливо повторял щуплый подросток, медленно подбираясь к тощей рыжей кошке. На протянутой ладони лежал кусок колбасы. Оба замерших силуэта казались искажёнными отражениями друг друга: огненная кошачья шерсть и его пылающие волосы; мерцающие зеркальной зеленью глаза, обведённые вытянутой к вискам тёмной каймой. Общее напряжение. Принюхиваясь и переминаясь с лапы на лапу, кошка дёргано махала облезлым хвостом, прижимала уши к голове, но не уходила. Они никогда не уходили. А он всегда точно выбирал момент, когда животное кидалось к руке, чтобы схватить вожделенный кусок и удрать. Хватал их сам. За холку, железно. Зачарованно разговаривая с кем-то, выдавливал жизнь вместе с воплями, яростным шипеньем и хрустом шеи. «Слышишь, мама?» - отбрасывая отяжелевшие тушки. «Видишь?..» - глядя в невидящие выпученные глаза, на оскаленные зубы.
Потом отряхивал от известковой крошки и паутины школьную сумку, выходил из подвала. Вдыхал свежий воздух, улыбался. Чувствуя освобождение. Единение. Чувствуя себя нужным и любимым. Его ведь любили, это он знал точно. Не брат с сестрой – бесконечно далекие, ничего не значащие. И тем более не отец. Отец, не раз повторявший, что, не будь его, мать была бы жива. Да, не будь его, все были бы счастливы. Его тут никто не ждал, а он имел наглость выжить. Несмотря на сложные роды, недоношенность, несмотря на то, что родился почти мертвым. Маленькое синее тело в липких кровавых разводах.
Конечно, потом у него были сиделки, няни, всё самое лучшее – но это ровным счётом ничего не меняло. Матери у Гаары не было. Отца тоже. Отец, впрочем, был у его брата с сестрой, которые находились где-то в другом мире, где детей не считали убийцами и не смотрели на них так, будто лучше бы их не было. Он ни разу не сказал этого Гааре в лицо. Не сказал «убийца», или «я ненавижу тебя», или ещё чего-нибудь. Гаара не заслуживал даже такой паршивой искренности. От него отгородились завалами игрушек, постоянными обследованиями и репетиторами, и видеть это было так больно, что он перестал смотреть. Уставился куда-то внутрь, где было безмятежно и мирно. Где была мама, которая любила его. Потому что каждому ребёнку нужна мать. Потому что, не придумай он её, он сошёл бы с ума. Впервые услышал, как она что-то тихо напевает, чтобы он уснул. Гаара всегда плохо спал. Расстройства нервной системы, последствия травмы при родах или ещё что, какая разница. Главное, что с тех пор он начал всё больше погружаться в себя, как в полынью с тёмной неподвижной водой. Вот она схватилась тонким хрусталём льда, накрыла прозрачной плёнкой. Он стал защищён. Никто не мог к нему пробиться. Никто особенно и не хотел. Тогда-то голос и шепнул ему: почему бы им не заплатить. Хоть кому-то из них, живущих как ни в чем не бывало и плюющих на него. На то, что у него никого не было, и на то, что он был один. Это ведь они отобрали у него маму, отобрали и свалили на него, думая, что он не догадается. А он догадался. Она говорила с ним, поэтому он точно знал, как было, и чего она хочет – тоже. Все просто, кровь за кровь. Конечно, это прояснилось для Гаары не сразу. Просто однажды ему захотелось взять палку и начать дубасить всех путающихся под ногами кошек. Почему именно их, он понять не мог, да объяснения и не были нужны. Как-то поймал одного тощего котёнка, вопящего, царапающегося. И всё. Всё, потому что это было пусть страшно и противно, но нравилось. До одури, до тумана в глазах, до дрожи и невесомого облегчения после, когда он отбрасывал безжизненные тельца. После этого можно было выносить присутствие и взгляды тех, кто назывался его семьей. Теперь-то Гаара знал, что они никуда не денутся. Что он выставит им счет за них обоих, за себя и за маму. И не только им.

А потом из ниоткуда появился этот пацан. Заорал, выдрал у него из рук шнур, за который Гаара волок по земле очередную полупридушенную жертву.
- Ты что делаешь?!
Надо было избавиться от него, в тот же момент. Но Гаара ещё не был готов. Он… растерялся. Мамин голос молчал, предательски молчал, бросив его в самый сложный момент.
- Ты что, не понимаешь, что она живая?!
Заткнись, заткнись, завертелось в голове. Это всего лишь кошка, она неживая, живой только он, а все вокруг мёртвые и обманывают его, прикидываются, врут. Он вцепился в ржавый отрез трубы. Оглушённый кипящим страхом, ударил изо всех сил. Страшный хруст вломился в голову, враз сдул весь его мнимый покой, сорвал защитный экран, и Гаара задрожал, в ужасе глядя на упавшего парня примерно его возраста.
- Ох черт… Да в чем твоя проблема?! Недоумок… Ты мне точно что-то сломал, аа, черт… Чего стоишь, как истукан? Помоги встать.
Гаара опешил. Как. Почему. Ведь он сделал ему больно. Почему он не злится. Не делает ему того же. Ведь это естественно… Это вообще единственный вариант, по-другому ведь не бывает?..
Оказалось, бывает. Оказалось, не все, потерявшие мать, были озлобленными психопатами с голосами в сердце. Кто-то мог не прятаться от мира. Мог не бояться ни его, ни себя, ведь какой-то частью Гаара понимал, что происходит что-то ненормальное.

- Если бы не ты, я не смог бы рассказать об этом. Попросить помочь. Конечно, потом я об этом много раз пожалел, - Гаара улыбнулся. – Вся эта терапия, изливания души. Таблетки утром, таблетки вечером. Нередко ночью. Я не хотел рассказывать о себе или лезть внутрь при посторонних, и во всём винил отца. Орал, что выйду оттуда и буду убивать его. Не «убью». Именно «убивать». Так мне говорил голос мамы, я больше никому не верил. Это было… как твой зуд сейчас. Или хуже, потому что легче не становилось, что бы я ни делал. А делал я многое.
- Я помню, - проговорил Наруто. – Кошку, которую ты выволок из подвала с проволокой на шее. Я… рад, что от этого лечат.
- От этого не лечат. С этим учат жить, - Гаара помолчал. – И не только таких, как я. Как раз тогда пошла эта волна. Героин, как чума. То, что происходит с тобой сейчас - это ведь он?
- Да, - глухо подтвердил Наруто.
- Я видел, что он делает.
- Да, да, - раздраженно прервал его Наруто. - Убивает, разрушает, превращает в животное, бегите, спасайтесь.
Гаара отрицательно покачал головой.
- Не превращает. Обнажает. Снимает… всё наносное, привитое. Легко говорить «все наркоманы уроды», или что таких, как я, проще отстреливать, чтобы обезопасить «нормальных». Легко давать себе опору в виде вранья. Не признаваться, что нормальных нет. Я жил в состоянии сознания, когда уродами были все люди. Чем от них отличаются наркоманы? Крайней обнаженностью того, что сидит в каждом? Они просто честнее. Их мотивы на поверхности, у них нет времени на игры в людей, и подставы их – грубы и очевидны. Вот и вся разница. Когда слетает шелуха воспитания и внутренних ограничений, остаешься только ты. Наедине с собой. И это удар, который не всякий сможет вынести. Во всех есть то, с чем не все готовы встретиться, - Гаара посмотрел на свои ладони, до боли сжал кулаки. - Себя я видел. Такое не забывается, но ты должен забыть. Чтобы жить дальше. Чтобы не вязнуть в том, с чем не можешь справиться. Потому что нельзя надеяться, что можно заглушить и задавить это в себе. Потому что всё в голове. А что у тебя в голове, то и в мире вокруг.
Наруто тяжело посмотрел на него.
- Мир это не только моя голова.
- Ты можешь смотреть на него из чьей-то другой?
- Черт, ты не понимаешь. Я не один… это не только я.
- Нельзя спасти всех. Если у тебя не получится? Такой вариант ты рассматривал?
- Нет, не рассматривал!
- Не верю, что сторчаться - единственный путь, который ты нашел. Где тот, кто вытащил меня?
- Где тот, кто куском трубы сломал мне руку и чуть не проломил голову?!
Гаара вздрогнул.
- Все меняются, - скомкано закончил Наруто. Не стоило упоминать о том, что было. О прошлом, которое никак не желало перейти в разряд прошлого.
- Он никуда не делся, - бесцветно произнес Гаара. – И я по-прежнему не знаю, как проломить его голову, чтобы моя осталась целой, – он поднялся, отряхнул плотные белые брюки. Долго смотрел на Наруто. – Приходи, когда станет совсем плохо. Когда будешь готов. Когда угодно. Не надо бояться просить.
Наруто молчал. Он не хотел впускать ни слов, ни их смысла. Пробормотал «спасибо», думая только о шприце в ванной. Гаара улыбнулся в ответ – и смотреть на это было больно. До тошнотворной оторопи неприятно осознавать, что кто-то верит в тебя, когда ты сам уже готов поставить крест.
Поэтому спасибо, что уходишь. Остальное уже неважно...